СТАБИЛИЗАЦИЯ СИТУАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ НЕВОЗМОЖНА БЕЗ ОПОРЫ НА ОПЫТ ПРОШЛОГО

ВПК № 26/2004

ПОЛУТОРАВЕКОВАЯ ВОЙНА РОССИЙСКОЙ АРМИИ

СТАБИЛИЗАЦИЯ СИТУАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ НЕВОЗМОЖНА БЕЗ ОПОРЫ НА ОПЫТ ПРОШЛОГО

Александр УТКИН

25 мая (6 июня по н.ст.) 1864 г. царский наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армией великий князь Михаил Николаевич телеграфировал в Петербург Александру II: "Имею счастие поздравить Ваше Величество с окончанием славной кавказской войны. Отныне не осталось более на Кавказе ни одного непокорнаго племени...". Ответом была посланная из Зимнего дворца высочайшая грамота императора своему младшему брату, в которой можно прочесть такие весьма примечательные слова: "Известие о покорении Западного Кавказа, полагающем конец долговременной кровопролитной войне, поглощавшей столько средств и усилий, преисполнило сердце наше живейшею и душевнейшею радостью... Блистательным подвигом, коим достигнута благая цель полуторавековых усилий, стяжали вы и подчиненные вам войска признательность любезного нашего отечества, славе и преуспеянию коего посвящаются все наши заботы...".

ЗАЧЕМ ОН НАМ НУЖЕН?

Лет десять тому назад, в разгар первой чеченской кампании, во время одного из антивоенных митингов мне довелось увидеть плакат, на котором аршинными буквами было начертано: "На кой... сдалась нам эта Чечня?!" Конечно, ни в восемнадцатом, ни в первой половине девятнадцатого столетия никому в России и в голову бы не пришло не то что устраивать подобные акции, но и ставить гласно и публично вопрос: "Зачем нам нужен Кавказ?" Однако, может быть, наиболее образованный и активный российский класс той эпохи - дворянство - и так знал, по каким причинам это необходимо стране?

Ничуть. В 1860 г. один из историографов Кавказской войны Ростислав Фадеев писал: "Наше общество в массе не сознавало даже цели, для которой государство так настойчиво добивалось покорения гор". Впрочем, в пору расцвета самодержавия, в незыблемости которого это самое "общество" в массе своей не могло тогда даже помыслить, правящим кругам России какая-либо разъяснительная работа, в общем-то, и не требовалась. Так, Петру Великому не было необходимости держать штат пропагандистов и агитаторов для того, чтобы убедить солдат и офицеров, сколь важен для России Персидский поход, предпринятый в 1722 г., почему понадобилось присоединять к ней земли Западного и Южного Прикаспия. Лишь с близкими ему людьми делился император планами перевести торговый поток из Центральной и Южной Азии в Европу с традиционных путей (по океанским маршрутам вокруг Африки, через земли Оттоманской Порты) на север - по Каспийскому морю, Волге, системе каналов до Санкт-Петербурга, а оттуда - на запад. Ведь Петр, будучи за границей, имел немало возможностей убедиться в том, сколь выгодны связи с Индией для процветания экономики Англии и Голландии. Между тем Персидский поход не мог не привести (и привел) к боевым столкновениям русской армии с кавказскими горцами.

Преемники царя-реформатора также не делали серьезную ставку на убеждении подданных в том, что России без Кавказа не обойтись. И не только потому, что вошедшее в состав империи Закавказье отрезано от нее реально никому не подвластными племенами (так называемыми "вольными сообществами"), де-факто независимыми ханствами, султанатами, иными феодальными образованиями. Интересы национальной безопасности, решение важнейших геополитических и стратегических задач - вот что влекло Россию на Кавказ. Неудивительно, что активно препятствовали этому продвижению на юг и Турция, и Иран, и западные государства.

Однако лишь на исходе длительной и кровопролитной войны с непокорными горцами и после нее в нашем Отечестве озаботились, говоря по-современному, контрпропагандой, дабы растолковать хотя бы немногочисленной "читающей публике", за что сражаемся. Тем более, что некоторая часть этой "публики" имела возможность знакомиться с европейской периодикой, где кавказская драма, естественно, трактовалась во вполне определенном свете. С учетом подобных публикаций, в частности, высказал свою точку зрения на борьбу за Кавказ известный российский социолог, идеолог панславизма Николай Данилевский ("Россия и Европа", 1869 г.)...

"После раздела Польши едва ли какое другое действие России возбуждало в Европе такое всеобщее негодование и сожаление, как война с кавказскими горцами, и, особливо, недавно совершившееся покорение Кавказа. Сколько ни стараются наши публицисты выставить это дело как великую победу, одержанную общечеловеческой цивилизацией, - ничто не помогает: Что кавказские горцы и по своей фанатической религии, и по образу жизни, и по привычкам, и по самому свойству обитаемой ими страны, - природные хищники и грабители, никогда не оставлявшие и не могущие оставлять своих соседей в покое, все это не принимается в расчет. Рыцари без страха и упрека, паладины свободы да и только! ... А Россия под страхом гонительницы и угнетательницы свободы терпи с лишком миллион таких рыцарей, засевших в трущобах Кавказа, препятствующих на целые сотни верст кругом всякой мирной оседлости; и, в ожидании, пока они не присоединятся к первым врагам, которым вздумается напасть на нее с этой стороны, - держи, не предвидя конца, двухсоттысячную армию под ружьем, чтобы сторожить все входы и выходы из этих разбойничьих вертепов".

Думается, здесь дан четкий и недвусмысленный ответ, по крайней мере, на два вопроса, связанных с необходимостью присоединения Кавказа к России: победа над горцами обеспечила бурное хозяйственное развитие и процветание Кубани и Ставрополья, превратившихся в кратчайший срок в одни из основных житниц страны; у России теперь не было уязвимого места в ее южном "подбрюшье", своего рода "бреши", через которую так удобно нанести удар по центральным и поволжским регионам. Однако писались приведенные выше строки спустя пять лет после окончания Кавказской войны... А до того все, что было связано с ней, в России всерьез волновало в основном лишь военное ведомство да войска, вынесшие на себе все тяготы затянувшейся кампании.

Минул век с четвертью, и российским войскам вновь пришлось вести бои на Кавказе. Но кто в Москве разумно, толково объяснил народу, зачем ему надо отправлять своих сыновей в Чечню, по какой такой причине она столь важна для РФ? С большим промедлением, невнятно и непоследовательно, без должного напора и убедительной аргументации развернул Кремль свою деятельность на пропагандистском фронте, отдав инициативу явным и скрытым врагам, и проиграл. Правда, кое-какие уроки из этого поражения все же извлек.

ПРОТИВНИК

Острое перо Данилевского-публициста однозначно определило характер противника Русской армии в Кавказской войне - "природные хищники и грабители". Насчет того, что набег на соседей ради захвата добычи и пленных являлся для горцев делом чести, доблести и славы, - это, бесспорно. Другой вопрос, почему. Не вдаваясь в подробные разъяснения, сошлюсь лишь на мнение авторитетных историков, полагающих, что нападения, к примеру, на русские поселения вовсе не были "борьбой с колонизаторами" - наряду с прежними, появились новые привлекательные объекты разбоя, где лихой джигит мог заполучить скот, ценности, деньги, людей для продажи работорговцам. Вместе с тем, поскольку соседи-казаки отнюдь не были слабыми и беззащитными, а налет на них грозил смертельной опасностью, - завоевать престиж храбреца и героя в глазах соплеменников. Ибо набеги представляли собой своеобразный социально-культурный институт, некую общественную привычку и систему ратного воспитания из юноши воина, готового, если надо, отстаивать с оружием в руках собственную землю от посягнувшего на нее неприятеля.

Нет, нельзя называть кавказских горцев примитивными бандитами. Хотя бы потому, что это унизило бы сражавшуюся с ними десятки лет Русскую армию. Вот что, в частности, написал об этих ее врагах участник и историк Кавказской войны генерал Василий Потто. Чеченцы, по его словам, это "оригинальное племя, воспитанное вековой борьбой с внешними врагами и закаленное внутренними междоусобиями". "Собственно военные способности народа были невелики, - продолжает генерал, - но этот недостаток с лихвой вознаграждался у него необыкновенной личной храбростью, доходившей до полного забвения опасности... Дерзкие при наступлении, чеченцы бывали еще отважнее при преследовании врага... там, где были дремучие леса, овраги и горные трущобы, они являлись поистине страшными противниками..."

Не меньшее уважение сквозит и в строках, посвященных другим противникам российских войск на Кавказе: "Один вид дагестанского горца уже выдавал его воинственные наклонности. Богатый горец был всегда обвешан оружием, блестевшим серебром и золотой кубачинской насечкой... Если ко всему этому он сидел на добром коне персидской породы, то поистине нельзя было не любоваться его воинственной фигурой... Суровый, воспитанный среди опасностей, горец знал себе цену, и потому во всех его движениях проглядывала гордость и глубокое сознание собственного достоинства".

Очень многое в характере и особенностях войны на Кавказе позволяют понять и следующие обобщения ветерана: "... военные соображения лезгин были всегда дальновидны, здравы и основаны на знании местности и обстоятельств... Все крупные исторические события Кавказа начинались в горах, и лучшие предводители горцев - Кази-мулла, Гамзат-бек, Шамиль, Сурхай, Ахверды-Магома, Шуаип-мулла, Хаджи-Мурат, Кибит-Магома - были уроженцами Нагорного Дагестана. И если чеченцы умели также искусно пользоваться местностью, то лезгины неизмеримо превосходили их в искусстве укрепляться, которое доведено было у них до совершенства. Насколько чеченцы были отважны и дерзки, настолько же лезгины были решительны и стойки - качества, недостававшие первым..."

Безусловно, особого внимания заслуживают и эти наблюдения Потто: "Народ поднимался... особенно, когда ему угрожало вражеское нашествие. В этом... случае природа являлась грозной союзницей горцев, и самые аулы их представляли непреодолимые твердыни, брать которые с бою было делом отчаянным, допускавшимся лишь в исключительных и особенно важных... обстоятельствах...".

Читали ли труд генерала императорской армии генералы Вооруженных Сил Российской Федерации? Похоже, что нет. Иначе вряд ли они обещали бы управиться с чеченскими сепаратистами в считанные часы, столь безоглядно, без тщательной и всесторонней подготовки бросали подчиненные им части в "чащобы" грозненских кварталов и на штурм мятежных дагестанских селений, беспечно отправляли сквозь леса и горные ущелья воинские колонны...

Вследствие различных причин, нынче как-то позабылось, что русским войскам пришлось биться не только с чеченцами, воинами ряда народов Дагестана, но и с племенами Западного Кавказа - адыгами, также называемыми черкесами. "Гостеприимство, - пишет Потто, - было единственной мирной чертой черкеса..." И продолжает: "Утратив свойства мирного быта, адыге взамен их, рядом с непреоборимым стремлением к независимости, успели развить в себе необыкновенную воинственность и стали грозою соседей. Строгое воспитание приучало их сносить и сильный зной, и горный холод и безропотно испытывать суровые лишения. Умение владеть оружием стало главной обязанностью человека... Не смерти, но бесславной жизни боялся черкес и смело шел на врага".

Вместе с тем именно на Западном Кавказе русским войскам довелось столкнуться не только с аборигенами. Со стороны Черного моря, несмотря на установленную русскими кораблями блокаду кавказского побережья, здесь постоянно высаживались иностранные агенты - в основном, турецкие и британские офицеры. После же окончания неудачной для России Крымской войны и гибели русского Черноморского флота дело дошло и до серьезных авантюр. В феврале 1857 г. в Черкесию прибыл целый отряд добровольцев-европейцев - около 200 солдат и офицеров различных национальностей - под командованием неких Лапинского (поляк) и Баньи (венгр). В Стамбуле и Лондоне надеялись, что сие предприятие будет способствовать объединению горцев, борющихся с Россией, и она потерпит поражение. Однако этот план провалился, и его уцелевшие исполнители к декабрю 1859 г. убрались восвояси. Столь же неудачной оказалась и вторая попытка "оживить" войну на Кавказе, предпринятая военной миссией под руководством полковника Пшевлоцкого в 1863 г. в разгар нового Польского восстания и призванная, так сказать, "поставить Россию в два огня" - с запада и юга. К счастью для себя, пан Пшевлоцкий и его ближайшие сподвижники сумели вовремя покинуть неуклонно и систематически покоряемый русскими войсками край.

Кстати, примерно в ту же пору (1862 г.) в Лондоне с почетом принимали двух черкесских "дипломатов", передавших королеве Виктории послание с просьбой о помощи от кавказских племен, желающих... "вступить в семью конституционных наций", уже избравших якобы "парламент" и "правительство". Так что, как видим, у посланца Масхадова Ахмеда Закаева уже были предшественники, а столице Соединенного королевства не впервой принимать подобных эмиссаров.

"КАВКАЗЦЫ"

Ничто не ново под Луной. Нам кажется, что это только нынче у нас стало принято называть участников локальных войн "афганцами", "чеченцами". Ничего подобного: и свыше века тому назад были на Руси "кавказцы" - ветераны походов и боев в Дагестане, Чечне, в Черкесии.

Вроде бы кажется очевидным и бесспорным - исход Кавказской войны был предопределен: с одной стороны - могучая и бескрайняя империя, с другой - не столь уж многочисленные горские народы. Но они, однако, не раз за свою историю давали жестокий отпор всем, посягавшим на их независимость. Так, в 1733 г. в лесистом ущелье за Сунжей чеченцы разгромили вторгшиеся на их земли отряды крымских татар во главе с самим ханом. В память об этой победе была поставлена башня, названная Хан-Кале - Ханская крепость, а само ущелье именовалось с той поры Ханкальским. В 1742 г. посмел посягнуть на Дагестан грозный иранский правитель и завоеватель Надир-шах, но под аулом Чохом потерпел сокрушительное поражение и едва спасся всего с несколькими телохранителями.

Не так много воды утекло с той поры в горных реках, чтобы эти победы обратились в легенды. А ведь подобных изустных сказаний и без того немало жило в памяти воинственных горцев, вооружение которых, между прочим, во всем, кроме артиллерии, превосходило оружие сражавшихся с ними российских полков. Война с таким противником оказалась по плечу в подлинном смысле слова ОСОБОЙ АРМИИ - Кавказской армии. Ее, как подчеркнул известный военный историк русского зарубежья Антон Керсновский, не коснулись гатчинские вахтпарадные эспантоны, не осквернили шпицрутены военных поселений, ее бессмертный дух не стремились угасить плацпарадной фиксацией "линейного учения".

"В чащах чеченских лесов, - писал исследователь, - и на раскаленных дагестанских утесах, в молниеносных рукопашных схватках с отчаянно храбрым противником и в изнурительных напряжениях прокладки дорог и расчистки просек крепла воля, закалялись характеры, создавались легендарные боевые традиции, вырабатывался глазомер начальников и бесстрашие подчиненных". Недаром Шамиль, нанесший столько тяжких ударов по российским войскам, как-то бросил своим воинам: "Я отдал бы всех, сколько вас есть, за один из полков, которых так много у русского царя; с одним отрядом русских солдат весь мир был бы у моих ног".

Что же это были за солдаты, офицеры?

...Вот только недавно назначенный наместником на Кавказе и командующим Отдельным Кавказским корпусом (затем преобразован в армию) граф Михаил Воронцов, обходя лагерь расположившихся на отдых войск, подходит к котлу, вокруг которого толпятся солдаты одной из рот Кабардинского пехотного полка, и заводит разговор с одним из старых бойцов о прежних походах, а потом спрашивает, как его зовут. "Как же вы меня не знаете? - удивился солдат. - Весь полк и весь Кавказ знают Бандуру". Этот гордый ответ, отмечает свидетель, крайне понравился Воронцову, столь высоко ценившему военную доблесть и проявление военного духа в армии.

Конечно, внешний вид частей, сражавшихся на Кавказе, был далек от безупречной выправки и "однообразной красивости" выстроенных для парада на Марсовом поле Петербурга гвардейских батальонов. Настолько далек, что Иван Паскевич, сменивший Алексея Ермолова на посту "проконсула Кавказа", сперва даже усомнился в боеспособности доставшихся ему от предшественника полков. Все сомнения развеяла первая же битва (при Елизаветполе, сентябрь 1826 г.), в которой они наголову разгромили втрое превосходящее их по численности войско персов...

...И уже упомянутый выше Михаил Семенович Воронцов вскоре спас и честь свою, и саму жизнь, лишь благодаря беспримерному мужеству бойцов-"кавказцев", которых он повел в печально знаменитую экспедицию на резиденцию Шамиля аул Дарго (1845 г.). Окруженный в поросших густыми лесами горах превосходящими силами горцев, отряд во главе с Воронцовым был вынужден раз за разом прокладывать себе путь к отступлению от взятого Дарго, атакуя под перекрестным огнем засевших за деревьями неприятельских стрелков завалы на дороге (откуда тоже неслись градом пули). Этот воистину кровавый маршрут солдаты преодолели, не дрогнув и не поддавшись панике. В противном случае катастрофа была бы неизбежной.

Вообще же, подчеркивают все мемуаристы, Кавказская война своими особенностями развивала в солдатах сметливость, самодеятельность, чувство собственного достоинства. Не забудем также, что первый пример навечного зачисления в списки части и ежевечернего выкликания на вечерней поверке совершившего подвиг рядового солдата, повелось в наших Вооруженных Силах от кавказских полков. Первым таким воином стал тенгинец (и однополчанин Лермонтова) Архип Осипов, пожертвовавший собой и взорвавший укрепление Михайловское на Черноморском побережье, когда им после ожесточенного штурма смог овладеть неприятель.

Причем с последним отношения подчас складывались более, чем оригинальные. "Однажды, - свидетельствует граф Константин Бенкендорф (племянник хорошо известного начальника 3-го отделения и шефа жандармов), - в одном селении, в базарный день возникла ссора между чеченцами и апшеронцами (солдатами Апшеронского полка - А.У.); куринцы (т. е. солдаты Куринского пехотного полка. - А.У.) не преминули принять в ней серьезное участие. Но кому пришли они на помощь? Конечно, - не апшеронцам!

"Как нам не защищать чеченцев, - говорили куринские солдаты, - они наши братья, вот уже 20 лет, как мы с ними деремся".

Это парадоксальное ощущение боевого родства с противником, уважение к нему соседствовало с совершением разного рода жестокостей. Что, впрочем, было неизбежно в борьбе с жестоким же и коварным врагом, крайне далеким от соблюдения общепринятых в XIX в. в Европе правил ведения войны. Даже в последнем поэтическом приказе одного из героев Кавказской эпопеи генерала Диомида Пассека, павшего смертью храбрых в Даргинском походе, есть такое весьма многозначительное упоминание: "Что возьмете штыком, то вам Царь на разживу дает". А "разживе" зачастую сопутствовало уничтожение взятых в плен, сжигание дотла разоренных аулов и т. п. Хотя, нужно отметить, прежде всего таким "репрессалиям" подвергались те, кто некогда давал клятву на верность "белому царю" и изменял ей.

Особой славой пользовались на Кавказе казаки, особенно, конечно, линейные (т. е. из станиц Кавказской линии). Они, опять-таки единогласно отмечают мемуаристы-участники Кавказской войны, одетые и вооруженные, как их противники, "многое заняли от горцев: джигитовку, удальство и блестящую храбрость с театральным оттенком. Даже в манерах и в домашней жизни они многое переняли от своих исконных врагов". У линейцев, в свою очередь, учились воевать на Кавказе донцы, представители прочих казачьих войск.

Именно на плечи казаков, живших на Тереке и Кубани, ложилась почти каждодневная и неустанная борьба с непрерывными горскими набегами. И это помимо участия во всех малых и больших походах в самое сердце Большого Кавказа, против турок и иранцев в Закавказье. Если бы не их служба, отряды лихих разбойников могли бы забираться сколь угодно далеко в просторы Южной России...

А нынче в РФ с великой раскачкой идет возрождение казачьих войск. А ведь кто, как не они, могли бы внести огромный вклад в пресечение расцветшего на Кавказе за годы горбачевско-ельцинского смутного времени криминального беспредела.

ОТЦЫ-КОМАНДИРЫ

И все же ни русские солдаты, ни казаки сами по себе не одерживали победы в боях с таким умелым и мужественным противником, как горцы Кавказа. Роты, батальоны, полки должны были вести в огонь командиры, достойные своих подчиненных. И такие командиры в Кавказской армии имелись.

Что интересно, они принадлежали по рождению, воспитанию к совершенно разным слоям тогдашнего российского общества и даже были представителями разных народов многонациональной России. Так, вместе завершали войну аристократ из рода князей-рюриковичей Александр Барятинский и сын простого солдата, выслужившегося к старости в офицеры, Николай Евдокимов, только благодаря ратному мастерству и личной отваге достигший чинов генерала от инфантерии и генерал-адъютанта, удостоенный графского титула.

Настоящими профессионалами полупартизанских действий против стремительных горских отрядов показали себя прибалтийский немец барон Григорий Засс и донской казак Яков Бакланов. "Самурский лев" - так звали на Кавказе выходца из древнего армянского рода князя Моисея Аргутинского-Долгорукова. Но все они были выпестованы как личности, как командиры средой кавказских боевых офицеров.

Здесь, как подчеркивал участник войны с горцами генерал Александр Дондуков-Корсаков, "разнородные понятия, воспитание - все это сглаживалось походною боевою жизнью, одинаковыми лишениями опасностями... Являлось чувство собственного довольства, сознания достоинства при исполнении трудного долга... Самый характер войны с горцами, действия партизанскими командами, беспрестанные стычки мелких отрядов почти на каждом шагу, за пределами укреплений, с неуловимым неприятелем, - все это заставляло мыслить, соображать, распоряжаться и вместе с тем развивало известную удаль в офицерах, нередко переходящую границы благоразумия... дальнейшая служба, сознание ответственности при командовании частями умеряли потом эти порывы молодости, и старые офицеры Кавказа отличались особым хладнокровием и осторожностью в делах... Опыт указывал, когда следовало жертвовать и иногда целой частью, для спасения остальных, и когда, не увлекаясь мнимым поражением неприятеля, избегать ловко устроенных засад".

Отношения между солдатами и офицерами вырабатывались не в ходе бессмысленной муштры, обучения плацпарадной шагистистике, разного рода нужных и ненужных хозработ, а совместной боевой службой, равно переносимыми ее тяготами и лишениями. Офицеры старались беречь своих солдат. Например, командир 1-й гренадерской роты Навагинского полка поручик Егоров в ходе экспедиции в Черкесию летом 1837 г. получил задачу овладеть высотой, покрытой лесом и вдобавок укрепленной завалами из деревьев, за которыми засел неприятель. "Горцы, - пишет очевидец, - встретили его у подножия горы залпом из ружей, не сделав никакого вреда. Егоров, молча и бегом, стал подниматься на гору. Когда он рассчитал, что горцы должны были уже зарядить свои винтовки,... Егоров приказал людям лечь и, не стреляя, кричать "ура!" Услышав этот крик, горцы сделали опять безвредный залп, а навагинцы стали опять молча подниматься на гору. Такой маневр повторился раза три, пока навагинцы, достигнув вершины, бросились на завал, но горцев там уже там не было: они отступили".

Но порой применялся при штурме завалов на Кавказе и такой прием: взвод пехотинцев должен был атаковать укрепление в лоб, горцы встречали наступающих залпом, и подразделение гибло почти полностью. Зато следовавшие за ним роты без промедления бросались вперед и уничтожали штыками не успевшего перезарядить ружья противника. И солдаты, и офицеры воспринимали это как должное: на войне как на войне, здесь все равно кому-то суждено пасть ради победы. К тому же никто не сомневался: иного выхода у командования не было, раз оно пошло на такой шаг (когда использовавший такую тактику генерал Лабынцев отдавал соответствующий и для кого-то убийственный приказ, опытные солдаты говорили: "Старый пес знает свое дело"). Поскольку в других случаях те же генералы не щадили ни себя, ни подчиненных, сутки напролет совершая марши по горным хребтам и ущельям ради спасения окруженных отрядов и едва отбивающихся из последних сил гарнизонов. 29 часов, в частности, непрерывно гнал свой отряд Моисей Аргутинский-Долгорукий на выручку осажденной войском Шамиля крепости Ахты и нанес горцам тяжелое поражение.

Хорошо помнили солдаты еще две вещи: любое насилие в отношении населения не замешанных в войне против русских селений влечет за собой самое суровое наказание; однако не останется безнаказанным и предательское убийство солдата, а попади он в плен, его непременно постараются вызволить оттуда (как это не похоже на примеры из чеченской кампании 1994-1996 гг., когда российских воинов, угодивших в полон к сепаратистам, приезжали искать и освобождать их матери). Вот почему солдаты, по свидетельству современника, "любили и берегли" своих офицеров, "крайне ими гордились; все недостатки, пороки даже многих из них, прощались в уважение храбрости, простоты в обращении и какого-то задушевного товарищества с солдатом при известных случаях".

Армия, где царили такие отношения, не могла не одержать победу.

***

Автор этой статьи, само собой, понимает, что конечный успех завершившейся в 1864 г. Кавказской войны основан на многих причинах и обстоятельствах, обусловлен не только мерами чисто военными. Но без этих военных мер не удалось бы осуществить шаги на чисто гражданском поприще, которые окончательно склонили чашу весов в полуторавековой борьбе в пользу России. К сожалению, в канун и в пору новой войны на Северном Кавказе оказались забыты и те, и другие. Кое-что потом вспомнили, многое, к сожалению, остается не востребованным по сей день...

Для комментирования необходимо зарегистрироваться на сайте