О необходимости новой парадигмы военно-научных исследований
ВОЕННАЯ МЫСЛЬ № 1/2008, стр. 71-80
О необходимости новой парадигмы военно-научных исследований
Полковник в отставке Ю.Н. ГОЛУБЕВ,
кандидат технических наук
Полковник В.Н. КАРТИН,
кандидат технических наук
СОВРЕМЕННАЯ философия науки главным критерием научности в противовес принципу верификации (подтверждения) считает принцип фальсификации - принципиальную возможность опровергнуть (фальсифицировать) любое научное утверждение или совокупность научных утверждений (теорию) в том случае, если будет выявлено расхождение их предсказаний с эмпирическими данными. Действительно, каждое теоретическое знание носит гипотетический характер и не может быть полностью и окончательно подтверждено (верифицировано). Однако оно может быть избавлено от заведомо ложных (фальсифицированных) положений, не согласующихся с опытом. Вне зависимости от всякого рода философских трактовок критериев истинности и научности наша прикладная наука вообще, а военная наука в особенности, всегда оценивала качество любой теории по ее полезности в делах практических. Со времен гениального А.В. Суворова постулаты «тяжело в учении - легко в бою», «учиться тому, что нужно на войне» и т. п. играют в военной науке такую же роль фундаментальных положений, какую в религии имеют догматы. Любопытно заметить, что суворовская «Наука побеждать» является не только актуальным и поныне практическим руководством для «чудо-витязей» - офицеров и «чудо-богатырей» - солдат, но и серьезнейшим фундаментом теории военно-государственного управления. И нынешним конструкторам вертикали власти, равно как и радетелям правового государства нелишне ознакомиться с основными принципами «успешности восхождения к правосудию», которое невозможно, когда «деспоты попирают божию власть, а касты ее забывают». В этом утверждении нет ничего ни от публицистики, ни от теологии. В нем на языке военной науки того времени четко изложен принцип гармонизации интересов личности, общества и государства при государственном, военно-государственном и военном управлении.
Рассмотрим вопрос о единстве теории и практики вооруженной борьбы. Довольно емко это единство проиллюстрировано в работе Н. Головина, в которой справедливо утверждается, что «война, как сама жизнь, лучший учитель. Она безжалостно разбивает все нереальные умствования, в которые легко впадает теория, долго не имевшая возможности проверить свои выводы на опыте. У людей, мало убежденных в пользе военной науки, первое столкновение с реальностью войны легко порождает разочарование в этой науке». Актуальными остаются и советы автора своим ученикам: «...будьте готовы к несовершенствам преподанной вам теории.... Но откинув ошибки и обновив устарелое, вы обретете более совершенное знание. Однако для подобной работы вам нужно исходить из какого-то хотя бы приблизительного знания. Это исходное положение вы могли получить лишь благодаря предварительной теоретической подготовке мирного времени»
Столь пространное цитирование, безусловно, справедливых сегодня положений мы позволили себе только для того, чтобы оспорить, пожалуй, один из главных тезисов автора, а именно: «Расхождение теории с практикой происходит главным образом в области психологической». Причем спорным здесь представляется не сам по себе психологический аспект оценки правильности военной теории, а его приоритет, заключенный в словах «главным образом». На самом деле корень зла лежит в объективном ослаблении позиции практики вооруженной борьбы как главного и единственного оценщика качества военной теории. Причем это ослабление тем сильнее, чем выше мы поднимаемся по лестнице военного искусства от тактики к стратегии.
Трещина в отношениях теории и практики военного дела государства была замечена военными специалистами еще в начале прошлого столетия. Так, Д. Милютин писал: «В наше время характерные черты боевых столкновений совершенно изменились. При громадности армии не только сам главнокомандующий, ведущий борьбу на стратегическом фронте в несколько сотен верст, но и командующий каждою из армий не в состоянии собственными глазами обозревать растянутый тактический фронт, на котором ведется бой. Растянутость позиций не может быть сокращена, потому что она зависит не от одной численной силы армий, но еще более от дальности огня - как артиллерийского, так и пехотного. Вся картина боя ныне совершенно иная, чем во времена Наполеона и до него». Далее автор указывает на важность усиления личной инициативы и большей самостоятельности войсковых формирований, замечая при этом: «необходимо строго установить грань между безусловной обязанностью точного исполнения полученного приказания от высшего начальства, руководящего боем, от тех случайных частностей боевых действий, в которых проявляются находчивость и сообразительность второстепенного начальствующего лица, младшего офицера или солдата. Чем выше стоит начальник иерархической постепенности, тем обдуманнее и осторожнее может он позволить себе отступление от полученной диспозиции или инструкции». Это очень важное утверждение, которое в той или иной форме повторяется в работах других военных специалистов прошлого столетия, позволяет нам представить некую простейшую ассоциативную модель управления войсками (силами). Здесь вполне допустима аналогия с управлением летательным аппаратом, где разумный компромисс между устойчивостью и управляемостью обеспечивает успех наведения этого аппарата на цель. В этой ассоциации роль летательного аппарата отводится военному искусству, где более управляемая тактика «колеблется» вокруг более устойчивой стратегии.
Как ни цинично это звучит, но две прошедшие мировые войны (в особенности вторая) значительно продвинули военное искусство, а последовавшая затем изнурительная гонка вооружений обеспечила для СССР ракетно-ядерный паритет с США. Это стало возможным только благодаря тому, что руководство Советского Союза железной рукой проводило линию на сближение теории и практики военного дела государства. Если во время Великой Отечественной войны «грехи» нашей военной теории окупались огромным числом жизней военнослужащих, да и мирного населения тоже, то современная мировая война представляет реальную угрозу самоуничтожения всего человечества. Поэтому для современной военной науки неприемлем метод проб и ошибок. Более того, сегодня по экономическим, экологическим и прочим соображениям невозможно для проверки военных теорий проводить стратегические учения с привлечением крупных войсковых формирований и масштабным учебно-боевым применением новых систем оружия. В какой-то мере для совершенствования военного искусства можно использовать опыт локальных войн и тактических учений. Однако и здесь присутствует много но:
каждая локальная война имеет очень сильную региональную специфику, и успех в ней существенно зависит от личного опыта участников боев, опыта, который очень трудно трансформировать в научное знание;
даже в тактическом звене имеется оружие (например, тактическое ядерное оружие или системы тактической противоракетной обороны), оценка эффективности боевого применения которого в рамках тактических, оперативно-тактических и прочих войсковых учений невозможна по ранее названным причинам;
опыт тактических учений не может быть в чистом виде использован для проверки стратегических гипотез.
Таким образом, кризис современной военной науки, проявляющийся прежде всего в постоянно расширяющемся «разрыве» между теорией и практикой вооруженной борьбы, имеет серьезные объективные предпосылки. Кроме вышеперечисленных проблем практической проверки военных теорий к такого рода объективным предпосылкам можно отнести и быстрое изменение геополитической обстановки в мире, что определяет динамику изменения стратегических задач и способов ведения вооруженной борьбы.
В ситуации, когда фальсификация стратегических гипотез не основывается на научном анализе, а определяется политической конъюнктурой, авторитарным мнением «политических тяжеловесов», мы никогда не будем достаточно готовы к возможной будущей войне. А небоеготовые вооруженные силы перестают быть «сдерживающим фактором» для потенциального агрессора и существенно облегчают ему достижение стратегических целей только за счет господства в информационном пространстве. «Клин», все глубже вбиваемый (при нашем попустительстве) в «разрыв» теории и практики военного дела государства, является прямой угрозой национальной безопасности России, а поиск «противоядия» должен стать объектом пристального внимания и заботы государственной военной политики.
Вообще-то наше видение «противоядия» кризису военной науки уже обозначено на страницах журнала. Это - военная информатизация как концептуальная составляющая военного дела государства в эпоху строительства информационного общества, как инструмент воспроизводства и совершенствования военно-научных знаний на основе опыта виртуальных войн, как процесс внедрения непрерывно верифицируемых военных теорий в практику управления вооруженными силами. Казалось бы, уровень развития современных компьютерных, информационных технологий обеспечивает хороший базис для выхода военной науки из кризиса. Но львиная доля выделяемых на информатизацию (автоматизацию) ресурсов (интеллектуальных, финансовых и пр.) по-прежнему тратится на совершенствование объемно-временных характеристик наших автоматизированных систем, а не на повышение качества управленческих решений.
Причины очень низкой эффективности использования компьютеров (вычислительных машин) более сорока лет назад назвал в своем знаменитом интервью одному из американских журналов Н. Винер. Эти причины заключаются в том, что «во многих случаях машина используется в расчете на разум, которого-то и нет». Использующий компьютер человек «обязан иметь идеи. И на ранней стадии проверки идей вам не следует быть зависимыми от вычислительных машин». Последуем рекомендациям «отца кибернетики» и поговорим о компьютере без компьютера. Речь пойдет об использовании компьютерных технологий на всех этапах «жизненного цикла» военных знаний - от зарождения новой идеи (гипотезы, теории) до ее внедрения в практику управления вооруженными силами и «умирания» под давлением новых, более актуальных идей.
Безусловно, новые идеи зарождаются в головах людей. Здесь же они проходят очень важную проверку: отбор на основе самофальсификации. Качество отработки этих идей зависит как от объема и качества знаний, нравственных ориентиров отдельных индивидов, так и от коллективного разума лабораторий, отделов, управлений, научно-исследовательских организаций (НИО) в целом. Большую опасность на этом научно-теоретическом этапе исследований представляет собой явление, которое мы назовем «информационным инцестом». Сущность его заключается в вырождении военно-научных знаний из-за создания искусственных или естественных препятствий для их фальсификации. Что касается искусственных препятствий, то их первоисточником являются недостатки образования и воспитания наших военных специалистов. Особенно наглядно эти недостатки проявляются при самоидентификации военного специалиста, неадекватной самооценке своего места и роли в военной науке, в попытках осуществлять научное руководство административно-командными методами. Но это совсем другая история. Мы же говорим о компьютерах. А посему обратимся к естественным причинам возникновения «информационного инцеста», к которым в первую очередь можно отнести недостаточный приток актуальных военных и других знаний в творческие коллективы, ведущие военно-научные исследования. В результате эти коллективы вынуждены «вариться в собственном соку», и деградация военной мысли в данном случае вполне предсказуема.
Вместе с тем проблема оперативного доступа к актуальной военно-научной информации вполне разрешима и не потребует от кураторов военной науки каких-то сверхусилий. Уже давно пора все хранилища и источники военно-научных знаний перевести в электронные библиотеки и сформировать на этой основе верхний уровень единого информационного пространства ВС РФ. Это далеко не самая сложная, но необходимая и первоочередная задача военной информатизации. При ее решении нам следует внятно определить научно-методические принципы терминологической экспертизы в упомянутом интеллектуальном пространстве и аккуратно «наложить» их на подобающие компьютерные технологии. И нужно наконец избавиться от надуманных страхов в отношении Интернета. Без доступа к этой сети невозможно обеспечить эффективное функционирование собственно электронных библиотек.
Завершая общую характеристику первого этапа жизненного цикла военных знаний, хотелось бы еще раз обратиться к принципиально важным для наших дальнейших рассуждений трактовкам понятия научности гипотез, теорий. С позиций уточненного фальсификационизма «теория «приемлема» или «научна» только в том случае, если она имеет добавочное подкрепленное эмпирическое содержание по сравнению со своей предшественницей (или соперницей), т. е. если только она ведет к открытию новых фактов. Данное условие можно разделить на два требования: новая теория должна иметь добавочное эмпирическое содержание («приемлемость 1») и некоторая часть этого добавочного содержания должна быть верифицирована («приемлемость 2»). Первое требование должно проверяться непосредственно, путем априорного логического анализа, второе может проверяться только эмпирически, и сколько времени потребуется для этого, сказать сразу нельзя...». И еще одно серьезное напоминание торопливым ниспровергателям и защитникам устоявшихся военных теорий: «Честь интеллекта защищается не в окопах доказательств или «верификаций», отражающих чью-либо позицию, но точным определением условий, при которых эта позиция признается непригодной для обороны... Ни эксперимент, ни сообщение об эксперименте, ни предложение наблюдения, ни хорошо подкрепленная фальсифицирующая гипотеза низшего уровня не могут сами по себе вести к фальсификации прежде, чем появится лучшая теория».
В свете вышеизложенного полагаем целесообразным сформулировать новую парадигму военно-научных исследований. По нашему мнению, она должна базироваться на трех принципиальных положениях: уточненный фальсификационизм, виртуализация вооруженной борьбы и авторская формализация военных знаний.
Суть уточненного фалъсификационизма обозначена нами ранее: новая теория должна иметь добавочное эмпирическое содержание, и некоторая часть этого добавочного содержания должна быть верифицирована. Априорный логический анализ, используемый на начальном этапе фальсификации новых теорий, является, вообще говоря, традиционным методом военно-научных исследований. Он выполняет роль некоего «фильтра грубой очистки» на пути от теории к практике военного дела государства. К сожалению, по названным объективным причинам большинство этих «не до конца очищенных» гипотез и теорий «умирает» еще на подступах к «неведомым и дремучим лесам» эмпирических опровержений и подтверждений. Или же, гораздо реже, калечится до неузнаваемости в попытках вписать новую теорию в действующий «формат» практики военного управления. Поэтому, наверное, должностные лица органов военного управления (ОВУ) так настороженно относятся ко всем новациям в области АСУ, выходящим за рамки совершенствования командно-сигнального контура. Они интуитивно ощущают, что ни служба информационных ресурсов, ни поспешное конструирование единого информационного пространства не повысят эффективность их интеллектуальной работы без должного качества собственно информационных ресурсов, и в первую очередь их интеллектуальной составляющей - формализованных (приспособленных для компьютерной обработки) военных знаний.
Весь пафос наших вышеприведенных рассуждений направлен на то, чтобы показать настоятельную необходимость «строительства» надежного «моста» между теорией и практикой военного дела вообще и теорией и практикой управления войсками (силами) в частности. Подобного рода «строительство» напрямую ориентировано на реализацию второго положения новой парадигмы военно-научных исследований - виртуализацию вооруженной борьбы, создание и эксплуатацию сложной многоуровневой системы компьютерных моделей, призванной выполнить основную работу по получению эмпирических данных и соответствующему отбору глобальных и частных гипотез, теорий для внедрения их в практику работы ОВУ.
Таким образом, на начальном, «верхнем» уровне декомпозиции модель жизненного цикла военных знаний может быть представлена в виде трех фаз (рис. 1). Каждая из них тесно связана с основными положениями новой парадигмы военно-научных исследований. В частности первая фаза, где военные знания существуют в виде исходных идей, гипотез и вербальных моделей, связана с априорным логическим анализом приемлемости этих идей, т. е. с первым положением парадигмы. Для третьей фазы - фазы практического применения формализованных военных знаний - наибольшее значение имеет составляющая парадигмы, обозначенная как авторская формализация знаний. Фактически это фаза «точной настройки» человеко-машинных систем и выбора (подсказок выбора) наиболее приемлемых в конкретных условиях и для конкретного должностного лица ОВУ решений, в частности по управлению войсками (силами). А серединная фаза, наименее изученная и разработанная, призвана сыграть в тройке «жизненного цикла» (ЖЦ) военных знаний роль «коренника», вытягивающего военную науку из нарастающего кризиса. Для нее важны все положения новой парадигмы, и именно она должна стать объектом самого пристального внимания стратегии военной информатизации.
Необходимо заметить, что переход к новой парадигме военно-научных исследований и разработок невозможен без учета ряда принципиальных моментов, важнейшие из которых необходимо кратко охарактеризовать.
Рис.1. «Жизненный цикл» военно-научных знаний в инфосфере управления войсками (силами)
Наше военно-государственное руководство справедливо требует от системы управления Вооруженными Силами высокой боевой готовности и прогнозируемой эффективности управления войсками (силами) в любое время «Ч». При современном уровне развития информационных технологий решение этой задачи вполне по плечу скоординированному альянсу военной науки и «оборонки». Однако такая работа требует существенного пересмотра приоритетов в организации самого процесса исследований и разработок. Как утверждают корифеи философии качества, при хорошо налаженном процессе достижения какой-либо цели бесполезно качественно новое целеполагание без замены самого процесса. В нашем случае это утверждение означает, что невозможно выполнить все жизненно важные требования к системе управления войсками (силами) без отказа от сопровожденческой парадигмы военно-научных исследований и существенной корректировки стратегии военной информатизации. Фактически речь идет о конструировании буквально с азов по существу отсутствующей (как цельной составляющей жизненного цикла военных знаний) серединной фазы - виртуализации вооруженной борьбы. И именно на этой фазе НИО МО РФ должны быть обеспечены самым современным инструментом военно-научных исследований, концентрирующим в себе новейшие достижения программной инженерии и инженерии знаний.
С переходом на новую парадигму должна быть существенно пересмотрена и нормативная база военно-научных исследований и разработок. Это касается в частности военных стандартов на формализованное описание объектов и процессов вооруженной борьбы (формализованных военных знаний), а также правового статуса интеллектуальных информационных ресурсов как продукции, производимой НИО МО РФ и потребляемой «оборонкой» (для создания соответствующих АСУ).
Важнейшей стратегической задачей военной информатизации является совершенствование языка военной науки, упорядочение использования ее понятийного аппарата. Мы уже неоднократно выступали на страницах журнала с обоснованием необходимости создания автоматизированной системы терминологической экспертизы в инфосфере военного управления (электронного словаря военных терминов и определений). Теперь же хотим обратить внимание на специфику использования понятийного аппарата в различных фазах жизненного цикла военных знаний. Обозначить эту специфику можно, например, введя в оборот некоторые понятия, имеющие отношение к качественной оценке конструкций языка военной науки. Это - лингвистическая точность, семантическая и директивная определенность. Необходимо заметить, что на основе этих понятий можно придать «лингвистическую аранжировку» общему взгляду на проблему кризиса военной науки.
В первой фазе жизненного цикла военных знаний - фазе зарождения новых идей, гипотез и начальной их фальсификации - не следует увлекаться лингвистической точностью. Это может помешать выяснению существа проблемы, которая чаще всего заключена в контексте дискуссий «на тему». И тем более нельзя «давить авторитетом» директивно определенных понятий и терминов на процессы априорных подтверждений и опровержений.
В фазе виртуализации вооруженной борьбы требования к лингвистической точности существенно возрастают, поскольку здесь мы имеем дело в основном с формализованными военными знаниями, с компьютерными моделями (в отличие от вербальных моделей, характерных для первой фазы). А компьютер требует однозначного соответствия единиц языка военной науки, используемых при формализации военных знаний, согласованному толкованию их смысловой нагрузки. Именно в этой фазе происходит отбор достойных практического использования формализованных военных знаний, и именно эта фаза создает прочный фундамент для гармоничного сочетания в понятиях (терминах, определениях) лингвистической точности и директивной определенности, без которых невозможна действенная информационная поддержка управленческих решений (директивная определенность должна иметь научное обоснование в нотации единиц языка военной науки).
Вообще говоря, сколь-нибудь ощутимое упорядочение терминологической системы военной науки возможно только на основе проведения серии серьезных системологических исследований и разработок. При этом следует постоянно ориентироваться на принципы и правила системного подхода, такие как классификация и декомпозиция, нормализация и гармонизация. Понятийный аппарат, лексика военной науки имеют двоякую природу. С одной стороны, это основной инструмент коммуникации, обмена военными знаниями, а с другой, они сами являются продуктами военной науки и практики. А значит к понятийному аппарату военной науки вполне уместно подходить с позиций его жизненного цикла (по аналогии с ЖЦ военных знаний) и рассматривать фазы, этапы и процессы подтверждений и опровержений лингвистической точности и семантической определенности терминов и определений. Пока же такого рода систематическая работа с понятийным аппаратом не будет организована, нам остается мириться с рассогласованностью многих нормативных документов, например «Рубрикатора системы военно-научной информации» и «Единого кодификатора предметов снабжения». И мы не можем принять действенные меры по устранению такого рода рассогласованности, не оценив «вклад» в обострение этой проблемы лингвистической неточности и семантической неопределенности базовых классификационных понятий военной науки (характерный пример - понятия «вооружение и военная техника» и «автоматизированные системы военного назначения»; таких неточностей и неопределенностей в нашем лексиконе очень много). Положение усугубляется тем, что военная лексика постоянно и очень быстро пополняется не устоявшейся терминологией военной информатизации. И это лишний раз подтверждает необходимость срочных мер по созданию и регулярной актуализации системы терминологической экспертизы в инфосфере военного дела государства.
Считаем целесообразным кратко охарактеризовать «новоязы», которые, вообще говоря, уже использовались в той или иной интерпретации на страницах журнала и которые необходимы для раскрытия сути рассматриваемой здесь проблемы.
В информационном обществе, к которому человечество неуклонно стремится, в любой области деятельности, включая военное дело, все большее место занимает обработка информации. Поэтому одним из базовых понятий в контексте нашей статьи является информационная сфера (инфосфера) военного дела государства. Опираясь на принципы классификации и декомпозиции, можно сформулировать такое важное понятие, как «инфосфера управления войсками (силами)». Будем считать, что инфосфера - это сфера деятельности в информационном пространстве, которое «заполнено» некоторым образом соорганизованными информационными ресурсами.
Для удобства описания «наполнения» информационного пространства в инфосфере введем два понятия - «информационный узел» и «информационные коммуникации». Простейшая модель информационного узла инфосферы управления войсками представлена на рисунке 2. В иерархической сети инфосферы этот узел в зависимости от ситуации может отображать и субъект и объект управления. Его ядром является решатель (главный продукт узла - решение по управлению войсками). Затемненные сегменты узла обозначают внешний пользовательский интерфейс. Именно через этот интерфейс он осуществляет все инфокоммуникации в информационном пространстве. Физическая и организационно-штатная структура решателя на выбранном макроуровне иерархической сети являются «прозрачными», а в «правовом поле» узел как субъект (объект) управления представляет первое лицо соответствующего органа военного управления (командующий, командир, начальник).
Чтобы определиться с базовым лексиконом инфосферы управления войсками (силами), рассмотрим ее простейшую вербальную модель. Главный «срез» этой инфосферы можно представить в виде «плоской» картинки связанных инфокоммуникациями информационных (информационно-функциональных) узлов - решателей. Представленную на этой картинке иерархическую сеть решателей ряд источников называет информационным полем. Легко себе представить, например, информационное поле управления общевойсковой армией через иерархию решателей: армия - дивизия - полк - батальон...
Рис.2. Структура информационного узла инфосферы управления войсками (силами)
Однако само решение, например командующего армией, готовится всем составом соответствующего ОВУ - штабом армии. И должностные лица, разрабатывающие предложения в решение командующего (как то: начальник разведки, начальник РВиА и др.), действуют в информационном поле, отражающем внутреннюю информационно-функциональную структуру решателя армейского уровня. В своем информационном поле работают и возглавляемые теми же начальниками службы. Логически связанные информационные поля образуют информационное пространство соответствующей инфосферы.
Поэтому можно считать, что главное в вербальной модели инфосферы управления войсками (силами) - это описание рациональным образом организованного информационного пространства решений. Более того, в данном контексте упомянутая модель отражает фактически «взгляд сверху», макроописание информационно-логической структуры соответствующей системы управления.
Следует еще раз подчеркнуть, что в любой системе управления решение в конечном счете принимает человек. Другое дело, что для достаточно детерминированных процессов, например для управления оружием, это решение может быть априори заложено в систему управления. В системах управления войсками (силами) возможностей априорной формализации решений существенно меньше. Поэтому здесь речь, как правило, идет об информационной поддержке управленческих решений должностных лиц ОВУ. Причем такую поддержку целесообразно классифицировать по двум группам: функциональной и интеллектуальной. А о «вкладе» военной науки в качество управления войсками (при безусловно высоком профессионализме должностных лиц ОВУ) можно судить по содержательному объему, связности и гибкости интеллектуальной составляющей средств информационной поддержки. Смысл создания и совершенствования любой системы управления войсками (силами) состоит в оптимизации (рационализации) интеллектуального информационного пространства решений (ИИПР) должностных лиц ОВУ.
Граница между ИИПР человеко-машинной системы управления и обеспечивающим комплексом информационной поддержки решений (назовем этот комплекс информационной инфраструктурой системы управления) проходит через пользовательский интерфейс. Заметим, что язык пользовательского интерфейса - это и есть сегодня язык военной науки. И его лексикон (в дополнение к традиционной составляющей, относящейся, например, к военному искусству) должен быть существенно расширен понятиями из сферы военной информатизации. Современный военный специалист, работающий в инфосфере управления войсками (силами), должен ориентироваться в лабиринте таких понятий, как например «протоколы», «интерфейсы», «платформы», «профили», «ресурсы инфосферы».
Итак, если мы действительно хотим преодолеть кризис военной науки, ориентируясь на новую парадигму военно-научных исследований, то должны самым серьезным образом воспринять рекомендацию Р. Декарта: «Определяйте значения слов, и вы избавите человечество от половины заблуждений». Проведенный выше анализ состояния дел в военной науке (пусть и достаточно поверхностный) позволяет сделать ряд принципиальных выводов.
Во-первых, современная военная наука, и в первую очередь военное искусство, не могут эффективно влиять на практику военного дела государства без опережающего развития военной информатизации, включения ее в качестве равноправной концептуальной составляющей в триаду военного дела (теория, практика, информатизация).
Во-вторых, реальный эффект от внедрения новых и новейших информационных технологий может быть получен только при условии перехода к новой парадигме военно-научных исследований, предусматривающей эмпирическую проверку новых гипотез и теорий еще до фазы практического использования. Эта проверка (верификация) должна проводиться в условиях виртуальных войн и сражений при непосредственном и активном участии должностных лиц ОВУ (соблюдение принципа авторской формализации знаний).
В-третьих, из всех глобальных процессов военной информатизации (интеллектуализация, индустриализация, интеграция) безусловный приоритет должен быть отдан интеллектуализации. На практике это означает акцентирование внимания на жизненном цикле военных знаний, в первую очередь на фазе их виртуализации и верификации (эмпирической проверки) военных гипотез и теорий.
В-четвертых, во всех фазах и на всех этапах жизненного цикла военных знаний процессы интеллектуализации должны быть обеспечены лингвистически точным и семантически определенным понятийным аппаратом.
Термин «фальсификация» в контексте данной статьи рассматривается (в отличие от бытового толкования - лжесвидетельство) в качестве общенаучного метода опровержения каких-либо гипотез и теорий.
П о п п е р Карл Р. Предположения и опровержения. Логика и рост научного знания. М.: Ермак, 2004.
С у в о р о в А.В. Наука побеждать. С нами Бог (Репринтное издание). М.: Анкил-воин, 1996.
Головин Н. Знание и опыт // Русский инвалид. 1939. № 142. В сборнике «Военная мысль в изгнании». М.: Военный университет, 1999. С. 341-343.
Милютин Д. Старческие размышления о современном положении военного дела в России // Известия Императорской Николаевской военной академии. 1912. № 30. В сборнике «Государственная оборона России». М.: Военный университет. Русский путь. 2002. С. 95-114.
Го л у б е в Ю.Н., К а р г и н В.Н. Информационные технологии в управлении войсками // Военная Мысль. 2005. N° 6. С. 42.
Винер Н. Машины изобретательнее людей? В сборнике «Информационное общество». ACT. 2004. С. 213-214.
Здесь и далее термин «компьютер» употребляется как синоним ранее использовавшихся терминов «электронная вычислительная машина» или «цифровая вычислительная машина».
Практика глобализации: игры и правила новой эпохи. Под ред. М.Г. Делягина. М.: ИНФРА-М, 2000.
Лакатос И. Методология исследовательских программ. М.: Ермак, 2003.
Парадигма- теория (или модель, тип постановки проблемы), принятая в качестве образца решения исследовательских задач.
